Что также невероятно раздражало.

Бесконечно поворачивая и следую по дорожкам, Самюэль Ти. целенаправленно вел их к месту назначения, как ищейка на запах, Лейн же двигался на роллс-ройсе за Jaguar. Въехав в парк, ее брат остановился, двери открылись и все вышли, Джин же осталась сидеть в машине.

Ее первоначальный всплеск гнева сменился другой эмоцией. Намного более разрушительной, она забеспокоилась, причем очень сильно.

Вытирая вдруг вспотевшие ладони о юбку, она обнаружила, что ее сердце забилось сильнее, почувствовала головокружение, даже несмотря на то, что внутри машины было прохладно от кондиционера. И тогда почему-то синяки на внутренней поверхности бедер стали жечь, после того, как их оставил Ричард, стали почти невыносимо болезненными.

Воспоминания об этом мало ее заботили, она переживала из-за другого.

Она слышала голос Сэмюэля Ти. в своей голове:

«Я думаю, что Ричард тебя бьет. Я думаю, что ты стала носить шарфы, чтобы прикрыть синяки, которые он на тебе оставляет.»

Несколько дней назад, когда на город спускались сумерки, она тайно встретилась с Самюэлем Ти. в саду Пресвитерианской Духовной Семинарии. Он первый проявил желание встретиться с ней, и несмотря на их сложные отношения, на все взлеты и падения, она не ожидала услышать то, что он ей сказал:

«Ты можешь мне позвонить в любое время. Я знаю, что между нами полная неразбериха, но… Мы не можем друг с другом поладить и доставили много разочарований и боли, но ты можешь позвать меня. В любое время дня и ночи. Независимо от того, где ты будешь находиться, я приеду за тобой. Я не буду просить объяснений. Не буду кричать или ругаться. Я не буду осуждать, и если ты будешь против, я даже не скажу Лейну или кому-нибудь еще».

Когда Самюэль Ти. говорил ей эти слова, он был убийственно серьезен, по крайней мере, она не видела никаких доказательств, что он шутит в своей обычной сексуальной манере поддразнивая. Он был… грустным. Обеспокоенным и грустным.

Она сосредоточила все свое внимание на Амелии, глядя в окно машины.

Амелия шла вперед по ярко-зеленой траве, красно-черная блузка шевелилась от раскаленного горячего ветерка, лаская темные волосы на ее плечах. Прямо перед ней, словно бремя ее родословной, возвышался великий склеп Брэдфордов, выросший будто из земли, мраморный памятник семейного величия с двадцатиметровыми статуями по всем четырем углам, и дорожка приводила к витиеватым воротам, украшенным на фронтоне замысловатыми золотыми листьями, которые были такими же замысловатыми, как и ворота на само кладбище.

Амелия остановилась на пятой ступеньке, которая прямиком вела к старым латунным дверям, закрытым для всех, даже когда эта железная решетка открывалась для семьи.

Отклонив голову назад, словно уважение к ней могло сойти с небес, солнце засверкало в ее волосах, отразив те же медные блики, что и у Самюэля Ти.

Дочь, такая же, как и отец…

Дверь со стороны Джин по-прежнему была открыта, и она, наблюдая за этой картиной, прижала руку ко рту, боясь, что ее сердце было готово выпрыгнуть через глотку.

Краем глаза она заметила протянутую ей руку и пробормотала:

— Спасибо, Лейн.

Воспользовавшись рукой, она вышла из машины…

— Не Лэйн.

От низкого, знакомого голоса, она дернулась, и перевела взгляд, встретившись глазами с Самюэлем Ти. Хотя, на самом деле, ей не стоило беспокоиться, чтобы встретится с ним глазами.

Поскольку он смотрел вниз, немного левее… на синяки на предплечье, которые были видны из-под три четверти рукава ее шелкового платья. Его лицо потемнело от ярости, она обхватила его за согнутую руку и улыбнулась.

— Самюэль Ти. Какой сюрприз! Я не видела тебя целую вечность.

Ее слова должны были его успокоить. Вместо этого, ее голос звучал слабо и неуверенно, и она началась трястись всем телом без видимых причин. Ради Бога, она не настолько замерзла.

«Ты намного лучше, чем он. Ты заслуживаешь лучшего, чем это чмо. Славное прошлое вашей семьи не стоит мужчины, который тебя бьет только потому, что ты боишься остаться без денег. Ты сама по себе бесценна, Джин, независимо, сколько лежит на твоем банковском счете».

«Прекрати», — сказала она себе.

Улыбаясь еще шире, она ждала, что он что-то скажет, продолжив ее игру, как и обычно.

Но как и всегда, он выбрал свой собственный путь.

Самюэль Ти. просто поклонился в своей галантной манере и предложил ей вариант следовать за ним или остаться на месте.

Глава 8

Лейн всегда предполагал, что семейный склеп выглядит чем-то зловещим, со всеми его темными карнизами и изогнутыми железными конструкциями над непрозрачными окнами и плющом, окутывающем старый белый мрамор. И каким-то образом, перспектива того, что его отец будет похоронен здесь, делало все еще более ужасным, все эти предрассудки Винсента Прайса наносили еще более тяжелый удар. Но куда еще он мог поместить прах этого человека? Если он неуважительно отнесется к нему мертвому, Лейн беспокоился, что его дорогой отец будет преследовать его всю его оставшуюся жизнь.

Как будто Уильям не будет и так преследовать его?

Держа урну в согнутой руке, как футбольный мяч, Лейн шел по траве, под широкой сенью платанов и буков, сквозь ветки которых проникал яркий солнечный свет, создавая эффект ряби у него под ногами, при других обстоятельствах он показался бы даже забавным. Как и обещали сотрудники кладбища открыли засов и массивные большие решетки латунных двойных дверей были готовы впустить семью. Вместо ручек на них красовались тяжелые медные кольца, поднявшись на низкую ступеньку и потянувшись к правому кольцу, он вдруг вспомнил, как приезжал сюда с дедушкой.

И он сделал все так же, как и отец его матери, повернул кольцо на основании, механизм с грохотом передвинулся, и этот звук эхом отразился внутри. Огромные петли, по ширине, как его предплечья, заскрипели, открывая тяжелые двери, порыв прохладного, сухого воздуха с запахом осенних листьев и вековой пыли, полоснул его по лицу.

Внутри помещение было сорок на сорок шагов, идеальный квадрат, увенчанное стеклянным куполом из матового стекла, дающее достаточное количества света, чтобы прочитать все таблички на стенах. В центре рядом друг с другом стояли два мраморных саркофага, первый принадлежал Элайджа Брэдфорду и дамы его сердца Констанс Тулейн Брэдфорд, они стояли на видном месте, в окружении своего рода, который и создали. И несмотря на то, что их покой казался вечным, он понял, что этот склеп, на самом деле, был их вторым местом захоронения. Очевидно, их выкопаны и перевезли с земли поместья Истерли, когда этот внушающий восхищение памятник был построен в середине 1800-х годов.

И по мере того как за ним входили другие, он оглядывался вокруг, всматриваясь в урны, вмонтированные рядами на стенах, надписи на старых медных табличках, отображающие даты жизни и смерти. И для Уильяма Болдвейна было тоже подготовлено место: одно отверстие в линейке ячеек было открыто, путем изъятия квадрата мрамора.

Подойдя туда, Лейн поместил урну в темное пространство и удивился, как точно она вписалась в это небольшое место, крышка только на дюйм не доставала до верха.

Отступив на шаг, он нахмурился, вся чудовищность смерти впервые потрясла его. С тех пор, как он вернулся в Чарлмонт, на него обрушивался один кризис за другим, он не успевал разруливать одну чрезвычайную ситуацию за другой. Весь этот навалившийся хаос и то, что он никогда не чувствовал себя близким к отцу (на самом деле, не любил и не доверял этому человеку) сделали смерть Уильяма едва ли не существенной припиской, в виде подстрочного замечания к чему-то более важному.

И обрушившаяся на него реальность в этот момент, что он никогда больше не увидит этого человека и не почувствует запах табака, и не услышит его уверенные шаги по мраморным полам Истерли, или где-нибудь еще, поразила его настолько… вызвав, нет, не грусть. Он действительно не собирался оплакивать эту потерю, как оплакивают тех, кого любят, и кто нам не безразличен.